Экс-глава ГСУ СКП РФ Дмитрий Довгий вышел на свободу

МОСКВА, 19 января. Депутат Госдумы Александр Хинштейн сообщил в Twitter, что сегодня освобожден по УДО экс-глава Главного следственного управления Следственного комитета при прокуратуре РФ Дмитрий Довгий.

"Сегодня условно-досрочно освобожден экс-руководитель ГСУ СКР при прокуратуре Д. Довгий. Он отсидел 6,5 лет за интервью, которое мне дал", - написал Хинштейн.

Напомним, в июне 2009 года Мосгорсуд признал Довгия виновным в получении взятки в размере 750 тысяч евро и приговорил его к девяти годам колонии строгого режима.

Суду в отношении бывшего главного следователя страны предшествовал конфликт между главой СКП РФ Александром Бастрыкиным и Дмитрием Довгием. Последний дал нашумевшее интервью Александру Хинштейну, в котором рассказал о разных темных делах в СКП. В частности, он сообщил, что дело против генерала ФСКН Александра Бульбова, стоившее тому свободы, было возбуждено без достаточных на то оснований и фактически cфальсифицировано по прямому указанию главы СКП Бастрыкина. Причина - генерал участвовал в расследовании дела «Трех китов», которое зашло «слишком далеко». Позднее следствие признало, что генерал Бульбов инкриминируемых ему преступлений не совершал, и прекратило дело в отношении него "за отсутствием состава преступления".

Дмитрий Довгий долго молчал; за все два месяца громкого скандала в Следственном комитете он упорно отказывался от любых интервью, ограничиваясь лишь короткими, сухими комментариями.

Обет молчания Довгий решил нарушить лишь теперь, когда окончательно стало ясно, что бывшие коллеги не оставят его в покое и любыми путями попытаются заткнуть рот опальному генералу.

Возбужденное неделю назад уголовное дело о попытке дачи взятки, главным фигурантом которого является Довгий, стало последней каплей. (Об этом деле “МК” подробно рассказывал 17 и 19 мая.)

Конечно, говорит он далеко не обо всем, многие моменты - в том числе и явно для него невыгодные - старательно обходит. Впрочем, даже малой толики сказанного им вполне достаточно, чтобы убедиться: созданный 9 месяцев назад Следственный комитет при прокуратуре превращается в настоящего монстра в лучших традициях НКВД…

СПРАВКА "МК"

Довгий Дмитрий Павлович. Родился в 1966 г. в Ленинграде. Окончил юридический факультет ЛГУ. В 1988-1990 гг. проходил срочную службу следователем военной прокуратуры. В 1991-1997 гг. - судья в районных судах Санкт-Петербурга. В 1997-2000 гг. - заместитель начальника управления юстиции Ленинградской области. В 2001-2006 гг. - начальник отдела Управления Минюста России по СЗФО. В 2006 г. - начальник отдела ГУ МВД России по ЦФО, затем - помощник по особым поручениям заместителя Генерального прокурора А.И.Бастрыкина. В сентябре 2007 г. назначен начальником Главного следственного управления Следственного комитета при прокуратуре. 20 марта 2008 г. был отстранен от занимаемой должности в связи с обвинениями в коррупции, а 21 апреля уволен из СКП. Государственный советник юстиции 3-го класса.

- Дмитрий Павлович, главный вопрос, на который до сих пор нет ответа: за что вас все-таки уволили?

Ответа у меня тоже нет. Есть только разные версии.

- Ну, например?

Для этого надо понять историю моих отношений с Александром Ивановичем (Бастрыкиным, председателем СКП. - А.Х. ). Я работал под его началом с 2001 года; сначала в юстиции, потом в МВД, затем в Генпрокуратуре. Когда Бастрыкин возглавил Следственный комитет, именно он пробил мое назначение на ГСУ: это ключевое подразделение ведомства. То есть отношения были самыми доверительными, я искренне считал себя человеком Александра Ивановича и членом команды. В январе, ко Дню прокуратуры, мне дали генерала; это что-то да значит.

Понятно, что не всем это нравилось; близость к телу всегда служит поводом для аппаратных интриг. В частности, я знаю, что крайне настороженно ко мне относился Владимир Максименко (начальник Управления собственной безопасности СКП. - А.Х. ), играющий сегодня определяющую роль в системе. Была ревность и со стороны других коллег. Я ведь не вступал ни в какие альянсы, союзы, ориентировался исключительно на председателя. Не исключаю, что поэтому меня решили отодвинуть. Но просто так сделать это было невозможно; Бастрыкин мне доверял. Выход оставался один: скомпрометировать.

- Когда вы почувствовали изменение отношения к себе?

Какого-то похолодания я не ощущал до последнего дня, хотя определенные рабочие конфликты у нас с Бастрыкиным периодически и возникали. Когда он меня назначал, то считал, вероятно, что я буду выполнять любые его команды.

- А разве не так? Как же дела Бульбова, Сторчака?

Отчасти вы правы; поначалу все так и было. Он приказывал, мы возбуждали дела или прекращали, не задавая лишних вопросов. Но через пару месяцев я начал понимать, что движемся мы куда-то не туда. Все разговоры о независимости следствия по сути остались пустой декларацией. Всю политику СКП начали определять спецслужбы, поступавшие от них оперативные материалы воспринимались Бастрыкиным как истина в последней инстанции. Кстати, многие из них передавались за стенами комитета; Бастрыкин был уверен, что все помещения на Техническом (штаб-квартира СКП. - А.Х. ) прослушиваются прокуратурой…

- Итак, поначалу вы слепо выполняли команды Бастрыкина. А что потом?

Потом я стал осознавать, что становлюсь заложником чужих игр. Большинство процессуальных решений принимались мной; подписи же Александра Ивановича почти нигде не стояло. Кто будет завтра за все отвечать? Я?
Первый звонок прозвучал как раз из-за Сторчака. Бастрыкин вызвал меня, приказал возбудить дело по хищению кувейтского долга. Я изучил материалы, доложил: состава нет. “Посмотрите снова!” Несколько раз следователи выносили постановление об отказе, но Бастрыкин требовал “возбудиться” любой ценой. В конечном счете я выполнил его указание, но Генпрокуратура постановление о возбуждении тут же отменила. Совершенно, замечу, законно.
Потом трения возникли по делу о покушении на генерала МВД Аулова (ныне - начальник Главка МВД по ЦФО. - А.Х. ); у нас возникли серьезные сомнения в обоснованности самого покушения. Все было очень похоже на инсценировку. К тому же в материалах имелись нелицеприятные для Аулова данные о его связях с криминальными группировками Питера. Но поскольку Аулов - близкий друг Бастрыкина, мне было приказано отправить дело для дальнейшего расследования в Санкт-Петербург, где его благополучно надлежало похоронить. Я попытался возразить…

Не могу не спросить вас и о подоплеке другого громкого дела: сотрудников наркоконтроля во главе с генералом Бульбовым?

Сразу после создания СКП, в сентябре, Бастрыкин передал мне оперативные материалы в отношении Бульбова и его коллег и приказал возбудить дело. Никакой конкретики в этих материалах не было, но отказаться я по понятным причинам не мог. Начали думать, как быть. Возбудить сразу? Было очевидно, что Генпрокуратура такое постановление тут же отменит. Нужно было как-то обойти “прокурорское око”.

Один из руководителей ГСУ предложил хитрый ход: взять любое другое дело и пристегнуть наркополицейских к нему. Бастрыкину идея понравилась. После долгих обсуждений выбор пал на расследуемое в Москве дело в отношении сотрудников ГУВД; они за взятки ставили коммерсантов на прослушку. Ни Бульбов, ни его подчиненные там, правда, не фигурировали, тем не менее дело было изъято к нам, в ГСУ. Один из фигурантов тут же дал показания, что был посредником при передаче взяток от Бульбова к милиционерам; якобы Бульбов тоже размещал в ГУВД “заказы”. Этого оказалось достаточно, чтобы задержать его и трех других сотрудников ФСКН, провести обыски, а впоследствии арестовать. Генпрокуратура помешать нам была уже бессильна. Более того, Александр Иванович строго-настрого приказал по запросам прокуратуры материалы ей не давать.

- С чем была связана такая рьяность?

Этого мне никто не объяснял; теперь, проанализировав всю ситуацию, могу только предположить. Бульбов ведь вел оперативное сопровождение дел “Трех китов” и китайской контрабанды и в своей работе зашел слишком далеко. Не случайно сразу после создания СКП от оперативного сопровождения этих дел ФСКН отстранили. Следователя Наседкина, который расследовал контрабандное дело, в СКП не взяли. Хотели отстранить и следователя Лоскутова, в производстве у которого находились “Три кита”, но в последний момент не решились, Лоскутов ведь был поставлен лично Путиным.

- Тем не менее в итоге Лоскутова от дела тоже отвели?

Да, но уже в марте. Сделано это было по личному указанию Бастрыкина. На мои вопросы, а как посмотрит на это президент, Александр Иванович очень жестко сказал, что Лоскутов вообще спивается, толку от него нет, а с президентом он все уже решил. На самом деле подоплека, конечно, заключалась в другом: Лоскутов действовал слишком независимо и потому был опасен.

- Бастрыкину?

Его, скажем так, друзьям и соратникам. И не один только Лоскутов. Когда Следственный комитет создавался, примерно 1/5 всех прежних “важняков” не были взяты на работу. Отсевом занималось наше УСБ. Я пытался добиться от начальника УСБ Максименко внятных объяснений; смена следователей, особенно по делам, почти доведенным до конца, чревата потерей качества и темпов, но он всякий раз отговаривался наличием неких “оперативных материалов”. Сами материалы мне, естественно, показаны не были…

Кстати говоря, я не исключаю, что отстранение Лоскутова и моя отставка - это звенья единой цепи. Насколько мне известно, Путин об этом ничего не знал, значит, кого-то нужно было сделать крайним. Все совпало.

- Как вы узнали о собственном отстранении?

20 марта Бастрыкин вызвал меня и объявил, что отстраняет от работы. Никаких аргументов он не приводил, сказал лишь, что поступили рапорты следователей, в которых меня обвиняют в коррупции. На все мои возражения заявил: пусть разбирается проверка.

- Какие претензии предъявлялись к вам в этих рапортах?

Они достаточно уже известны, поскольку не раз фигурировали в прессе. Якобы я получил взятки за развал двух уголовных дел: в первом случае - полтора миллиона долларов, во втором - два миллиона евро. Бред полный!

- Что с этими делами сейчас?

Расследуются, как и прежде… Месяц велась проверка. Никто особо и не скрывал, что главная ее цель - подвести меня под увольнение. Проверяющие так прямо и говорили: есть приказ. И хотя ни одного факта не подтвердилось, меня все равно уволили. Демонстративно: в день моего рождения.

- Вы пробовали объясниться с Бастрыкиным?

Неоднократно. Звонил ему, пытался встретиться. Тщетно. Мне кажется, Александр Иванович просто боится посмотреть мне в глаза.

Извините, но я все-таки никак не возьму в толк. Вы были его доверенным лицом. Какие же аргументы должны были быть приведены Бастрыкину, чтобы он вот так безропотно вышвырнул своего верного помощника взашей?

Я бы тоже очень хотел это узнать. Думаю, была сработана какая-то профессиональная провокация. А учитывая появившееся уже у Бастрыкина раздражение на меня, зерна легли на благодатную почву…
Сильно сомневаюсь, чтобы кадровые прокурорские следователи могли выступить с подобными обвинениями в адрес своего начальника по собственной инициативе. Скорее всего, им настоятельно это “порекомендовали” сделать. Поскольку мое место занял сейчас первый зам. начальника УСБ Сергей Маркелов, выводы напрашиваются сами собой.

От многих сотрудников СКП я слышал, что УСБ набрало сегодня огромную силу; здесь определяют все кадровые решения, чуть ли не прослушивают даже кабинеты?

Так и есть. Регулярно досматриваются сейфы, служебные кабинеты следователей. Люди боятся говорить друг с другом в кабинетах; скажешь что-то лишнее, а завтра тебя уже вызывают на ковер. Знаю доподлинно, что все мои телефонные разговоры тоже прослушиваются. УСБ профилактирует сотрудников, с которыми я продолжаю поддерживать отношения. Короче, 1937 год - в натуральную величину.

- Не обижайтесь, но ведь и вы приложили к этому свою руку?

Все мы крепки задним умом. Сейчас-то, уже на собственном горьком опыте, я понимаю, какая мина была заложена при проведении прокурорской реформы. Да, разделение следствия и надзора за ним - необходимо. Однако под этим благим лозунгом прокуратуру лишили практически всех реальных полномочий. Прокурор сегодня не может ни возбудить уголовное дело, ни отменить процессуальное решение следователя, даже если оно откровенно незаконно.

Дело не в том, хороший Бастрыкин или плохой. Дело в системе, которая не должна зависеть от личных особенностей человека. Разрушив баланс сил, систему сдержек и противовесов, мы превратили прокурорское следствие в настоящего монстра, не подотчетного никому, кроме себя самого.

Мое глубокое убеждение: рано или поздно Следственный комитет все равно придется трансформировать во что-то иное, например в единую следственную службу. Лет мне немного, так что надеюсь еще дожить до этого дня, хотя от моих бывших коллег ждать можно чего угодно.

Ну вот, и так бывает… Еще несколько лет назад ты был судьей, а теперь - подсудимый. Еще недавно - следователь, подписывал постановления о возбуждении уголовных дел и взятии обвиняемых под стражу, а сегодня это все проделали с тобой. Еще вчера твой шеф назначал тебя на высокий пост, а сегодня, по личному представлению того же шефа, суд отправляет тебя в СИЗО. Еще вчера никак не находилось времени прочесть философскую книгу, да и казалось, что читать ее излишне - не про тебя. А сегодня время остановилось, и книга эта спасает твой разум: ну как не сойти с ума, сидя в «аквариуме», когда прокуратура и следствие лгут, а твоя правда никого не волнует?

Еще вчера казалось, что в жизни все просто: есть ты, есть преступники, есть работа, семья и начальство. Можно на что-то забить, про что-то забыть, на что-то не обратить внимание: психология чужой беды не входила в круг служебных обязанностей… И заказные дела, неправосудные приговоры - ну да, конечно, ты об этом знал, очевидно, отгоняя ненужные размышления словами о государственной необходимости, долге, интересах страны и о тех же щепках. Но щепкой в итоге оказался ты - и пришли иные мысли, оценки, объяснения происходящему, да и чужая беда - вот она, рядом, в одной камере.

Так происходит почти со всеми зэками, если, конечно, в той прошлой жизни до тюрьмы они… ну были, людьми, что ли. Так произошло и с Дмитрием Довгием, чей «кейс» уже попал в историю отечественной юриспруденции: как-никак на скамье подсудимых оказался начальник Главного следственного управления Следственного комитета России, первый зам Александра Бастрыкина и давний его знакомый.

Помнится, дело вышло скандальным. Шеф СК выступал на суде свидетелем обвинения; с присяжными, склонявшимися к оправданию Довгия, случались всяческие чудеса, позволившие всех сомневающихся удалить из коллегии к чертовой матери… Впрочем, кажется, что история эта уже подзабыта, - слишком много новых «историй» породил за последнее время СК. Но к делу Довгия все же стоит вернуться: оно как прививка для тех, кто еще не совсем потерял восприимчивость.

…Карьера была блестящей, стремительной и неожиданной. Шесть лет в судебной мантии, затем - замначальника управления Минюста по Ленинградской области, потом - по Северо-Западному федеральному округу (управление СЗФО возглавлял тогда Александр Бастрыкин). В 2006 году Бастрыкин стал начальником главного управления МВД по ЦФО и взял с собой Довгия. Когда Бастрыкина назначили замом генпрокурора, то Довгий перешел к нему помощником по особым поручениям. Ну а потом - СК… Довгий - пожалуй, единственный личный кадровый выбор Бастрыкина, которого он назначил на самый ответственный пост - начальника ГСУ.

Это в том числе при нем, при Довгие, в 2007-2008 годах СК возбудит конъюнктурные, скажем так, дела: продолжение ЮКОСа, Бульбов, Сторчак… А невыгодные, как, например, дело «Трех китов» о контрабанде, будут тихо гноить в столах… И в начале 2008 года Довгий - уже государственный советник юстиции третьего класса, генерал. Но вскоре все в тартарары, и Довгий, опять же по личному представлению Бастрыкина - только теперь в Басманный суд (который усмотрит в его действиях «состав преступления»), - будет арестован.

«Это был не конфликт, а рабочие моменты»

«Он не понимал, во что ввязывается», - говорят эксперты, называя Довгия жертвой клановой войны между прокуратурой, ФСБ и СК за контроль над следствием. Жертва, не жертва, но и впрямь непонятно: почему он, до поры до времени наверняка выполнявший все указания руководства по политически мотивированным делам, вдруг полез со своим мнением (и не важно, с какими намерениями) в дела, самые болезненные для «силовой башни Кремля»: Сторчак, Алексанян, Бульбов, Кумарин.

«Я не выполнял все указания руководства, - скажет мне Дмитрий Довгий, когда я приеду к нему в ИК. - Бастрыкину я стал неугоден, поскольку занимал самостоятельную позицию по ряду резонансных уголовных дел, которые были у него на особом контроле. Вот нужно было допрашивать Аулова, начальника ГУ МВД по ЦФО, по делу о покушении на него, а Бастрыкин запрещал это делать…» По словам Довгия, у следователя, который вел это дело, возникли сомнения в самом факте покушения: все было похоже на инсценировку. Итог: дело спихнули в Питер, где оно и заглохло.

«По делам Бульбова и Сторчака я говорил, что в их действиях нет состава преступления. По делу Алексаняна я в 2007 году ходатайствовал перед Басманным судом об изменении ему меры пресечения с ареста на залог. Но суд ответил, что я, следователь, сам могу изменить ему меру пресечения. В общем, моя правовая позиция с Бастрыкиным и по этому делу не совпадала. Он давал определенные указания, причем устные, а я, его подчиненный, с этим был не согласен и говорил: «Пожалуйста, дайте мне письменные указания, я буду их или выполнять, или напишу на них письменные возражения». Но я не считаю, что у нас был конфликт. Я возражал аргументированно. Это были рабочие моменты. Но почему эти рабочие моменты Бастрыкин обернул таким вот образом?»

В марте 2008-го Довгий будет внезапно отстранен от должности на время служебной проверки. Повод: его подчиненные вдруг напишут на него жалобы аж в администрацию президента, обвинив в «должностных злоупотреблениях». Проверка ни к чему не приведет: доносы не подтвердятся, но Довгия все равно уволят.

«А вы в курсе, что вас уволили?» - спросят журналисты у генерала по телефону. «Первый раз слышу». - «Нам позвонили из пресс-службы СК, сообщили, что мы можем передавать: Довгий уволен».

«Может, они думали, что я заткнусь и успокоюсь?» - пытается объяснить Довгий дальнейшее. И, скорее всего, прав: не было бы ни суда, ни зоны, если бы он действительно тихо ушел. Но он подал иск в Басманный суд, требуя признать увольнение незаконным, и раздавал разоблачительные интервью о сомнительным образом возбужденных уголовных делах. Но при этом все еще надеялся остаться в системе, оставляя на газетных страницах маячок, - «Я свой»: в одном из интервью, например, уверенно заявил, что заказчик убийства Анны Политковской - Борис Березовский. И, наконец, написал Путину, сообщив в том числе о липовых делах, созданных лишь на основании фээсбэшных справок.

Вскоре СК предъявит ему обвинение в «получении взятки».

«Без излишней истерии»

«Не ждите от меня заявления, вроде «в семье не без урода». Закон для всех один, никаких двойных стандартов здесь быть не может. Только в этом случае у наших граждан будет выработано уважение к правоохранительной системе. Если совершено преступление, мы его будем расследовать. Без излишней истерии. А о результатах сообщим, ничего не утаивая от общественности» - так комментировал тогда дело Довгия «Российской газете» глава СК Бастрыкин.

Правда, странное это расследование получилось… Потом прокуроры говорили присяжным: Довгий если и не получил, то уж на сто процентов намеревался получить взятку. Да, это - наши «предположения», но они основаны на убежденности, и ничего, что доказательств нет.

Короче, предполагали вот что. Якобы Довгий в сентябре 2007 года, спустя несколько дней после назначения на пост начальника ГСУ, при посредничестве бывшего следователя Главной военной прокуратуры Андрея Сагуры, получил 750 тысяч евро от бизнесмена Руслана Валитова. Последний будто бы пытался избежать уголовной ответственности по делу об уводе денег из «дочки» уже разоренного на тот момент ЮКОСа - «Томскнефти».

Теперь о странностях… Валитов еще до создания СКП и назначения на пост начальника ГСУ Довгия проходил по делу о хищениях в «Томскнефти» - но в качестве свидетеля, хотя все его сообщники находились под арестом, а, по версии следствия, именно Валитов купил Инвестсоцбанк на деньги «Томскнефти» и был главным разработчиком схемы хищения. То ли ранее данная взятка стала причиной такой благожелательности (Валитов проговаривался об этом, что зафиксировано в прослушках), то ли слухи о том, что Инвестсоцбанк мог использоваться для финансовых операций спецслужб, - не будем гадать. Важно, что Валитова все-таки задержали, но ненадолго и как раз в тот период, когда Довгий шумно пытался себя защитить. Посидев несколько дней в СИЗО, Валитов «вспомнит», что взятку действительно дал, но не когда-то, а недавно, и не кому-то в прокуратуре, а как раз таки Довгию. Валитова освободят, оформив «явку с повинной», и, обвесив диктофонами, отправят на встречу с экс-главой ГСУ.

Валитов обещал Довгию аудиенцию у директора ФСБ, который якобы мог бы помочь с восстановлением на работе, а взамен просил уже уволенного генерала решить его проблемы со следствием, постоянно намекая на деньги. Но на записи нет ни одного подтверждения тому, что Довгий, действительно рассчитывавший на помощь Бортникова, согласился. Он вообще никак не реагировал на все намеки о взятке. В итоге обвинение поступило по-детски, объяснив присяжным: молчание - знак согласия.

Странность вторая, похожая на эпизод бондианы. Следствие утверждало, что основную часть взятки Сагура передавал Довгию днем возле… здания Следственного комитета в Техническом переулке. И передал якобы в коробке из-под вина (о коробке следствию рассказал Валитов). Пока не смешно? Тогда - еще: основанием для подобных выводов стал билинг телефонов - раз в одно и то же время Сагура и Довгий находились в одном районе, значит, передавали деньги. Никого не смутило, что телефон каждые три минуты стремительно менял местоположение: Сагура ехал на машине. Так что для исполнения задуманного коробку из-под вина, набитую купюрами, он должен был выкинуть средь бела дня на полном ходу у забора СК.

У Довгия денег не нашли, на коробке из-под вина отпечатков пальцев Довгия и Сагуры никто не искал, да и в принципе купюры ни у кого не изымались. Валитов сам принесет их следствию, чтобы провести «следственный эксперимент»: показать, что они помещаются в коробку.

Такое вот обычное дело - мало чем отличающееся от других заказных, к некоторым из которых, вполне вероятно, имел отношение и Довгий как руководитель следствия. Ну уж, по крайней мере, он точно знал особенности устройства системы: если очень надо посадить, то посадят.

«Я был государственником»

Одни наблюдали за этой историей с неподдельным злорадством, другие - с профессиональным любопытством, кто-то сочувствовал, но молчаливо. Довгий вот говорит, что помнит, как краснел один из следователей, мотивируя в Басманном суде необходимость его ареста, а когда в наручниках его выводили из зала суда, шедшая мимо судья шепнула: «Мы будем вас ждать…»

А он за эти пять лет, конечно, изменится, превратившись из человека системы в полнейшего несистемщика. Нет, пройдя СИЗО, этап, оказавшись в колонии, - он не будет клеймить правящий режим в целом и Бастрыкина в частности. Но и зэком из «бывших», живущим тихо, по принципу «не высовывайся» в надежде на поблажки и смягчения, - не стал. Развернул на зоне «юридическую практику»: помогает зэкам составлять жалобы в прокуратуры, суды, СК… Решил потом, как все кончится, стать адвокатом. Говорит, понял, что государство, его интересы, служба в органах, карьера - все это ерунда, главное - человек в его отдельно взятом противостоянии с бесчеловечным государством.

«Я всегда был государственником, - скажет он мне. - Со студенческой скамьи работал на разных государственных должностях. Интересы государства были на первом месте. Теперь на первом месте интересы человека. Чем более он малозначителен, чем более он забитый, тем больше он представляет для меня интерес, особенно в его противостоянии с государственными структурами. Тут у меня приоритеты совершенно поменялись. Свою роль сыграла не только посадка, но и обращение в тюрьме к теософским учениям. Для того чтобы понять явление во всей совокупности, нужно побывать со всех его сторон. Когда я оказался по другую сторону и ощутил на себе гнет государства, то, конечно, понял, что государство у нас очень далеко от ориентации на человека. Оно у нас ориентировано на себя».

Кто знает, может быть, любой судья, следователь, прокурор, оказавшись на его месте, изменились бы так же и говорили бы теперь так?

«Безусловно, несмотря на свое нынешнее положение, я ощущаю себя более свободным, чем многие на свободе. Потому что я отчетливо понял: это внутреннее состояние человека. Ты сам выбираешь свободу либо несвободу. Это не какие-то придуманные границы, это не решетки».

О решетках

За решеткой Довгий окажется еще до приговора - ну как и большинство. Его задержат 18 августа 2008 года в кафе, где он, благодаря стараниям «подсадной утки» Валитова, якобы должен был встретиться с представителем директора ФСБ. Никакой представитель, конечно, не явится…

«Поначалу там у меня возникал страх - от неизвестности, от понимания того, что со мной могут сделать все, что угодно. Был страх за близких, когда их стали шерстить, за друзей, когда их вызывали на допросы, когда им поступали угрозы, хотя они не имели отношения к моему делу. Сейчас за себя лично страха нет. Осталось переживание за близких. Отец меня уже не дождался, умер. С другой стороны, тогда, в СИЗО, помимо страха было недоумение от того, что меня так хорошо приняли сокамерники. Я попал в камеру, где один был пожизненно осужден, другой - совершивший десятки разбойных нападений, главарь банды, вскоре был осужден на 16 лет. Они относились ко мне вежливо, корректно. Может, потому что я неконфликтный. Причем хорошее отношение сложилось и с теми, уголовные дела которых ранее находились в производстве подчиненных мне следователей, которым я давал согласие на заключение их под стражу. Я встречался с этими людьми в автозаках, на пересылках… Не было выяснения отношений. Они спрашивали у меня совета по своим делам, консультировались».

Впрочем, в консультациях не в меньшей степени нуждался и Довгий: не укладывалось его дело в известные со студенческой скамьи рамки УПК. СК так спешил засадить своего генерала в СИЗО, что даже забыл возбудить в отношении него уголовное дело. Дело вначале заведут только против Сагуры («Пособничество в получении взятки»), обвинение Довгию предъявят позже. Впрочем, как вы понимаете, для нашей устоявшейся практики это - мелочи.

«…Самые яркие ощущения - от процесса… Когда-то я был судьей, а тут поменялись местами - я сижу в «аквариуме», не кто-то сидит, а я сижу. До этого я успел побывать в роли почти всех участников судопроизводства, кроме подсудимого. Теперь вот стал им…»

Суд займет 2,5 месяца. Прокуроры как бы между делом обозревали при присяжных фотографии «особняков» Довгия, о существовании которых он, правда, не знал. Просил показать ему документы на недвижимость, но у обвинителей никаких бумаг не было. Еще прокуроры говорили присяжным, что подсудимый - любитель очень дорогих вин: мол, почувствуйте всю степень его нравственного падения… Свидетели обвинения - те самые следователи, что писали доносы, и еще - Александр Бастрыкин. Председатель СК объяснит присяжным, что попытка Довгия освободить Василия Алексаняна из-под стражи дала ему повод усомниться в добропорядочности подчиненного. Это признание дорогого стоит и, уверена, когда-нибудь попадет в учебники. Страшная, действительно, провинность - попробовать освободить смертельно больного человека, на чем к тому же категорически настаивал Европейский суд.

Потом случились скандалы с присяжными: самых въедливых, вникавших в суть дела, по разным причинам отсеивали, а в день оглашения вердикта присяжной Нелле Жарковой, склонявшейся, как она впоследствии расскажет «Новой газете», к оправданию обвиняемых, - до суда просто не дали доехать сотрудники полиции.

Довгий был признан виновным минимальным большинством голосов, но заслуживающим снисхождения. Однако Мосгорсуд приговорил экс-главу ГСУ СКП к 9 годам строгого режима .

«Еще воспоминания от Мосгорсуда - конвойные, которые меня водили на процесс. Они ко мне очень хорошо относились. Причем они были уверены, что меня оправдают…».

Верховный суд оставит приговор в силе дважды, даже для формальности ничего не скорректировав.

«Мой адвокат мне всегда говорил: «Ну когда ты уже избавишься от розовых очков и прекратишь ТАК доверять суду?» Но я к Верховному суду относился положительно. Казалось, там-то точно профессионалы… Но когда они рассматривали мою жалобу, то даже не слушали меня. По их лицам было видно, что уже принято решение».

Отбывать 9 лет его отправят в одну из мордовских колоний строгого режима - ту, что для бывших сотрудников правоохранительных органов в поселке Леплей. Через два года Довгий переведется на поселение. Работает сейчас в пожарной части.

«Живу ожиданием того, что когда-нибудь в большей мере, чем здесь, буду заниматься юридической практикой, - говорит он. - Следователем - даже если когда-нибудь восстановят - работать не буду. Я бы хотел занять высокую судебную должность для того, чтобы контролировать суды и «пробивать» правильное правосудие… Но я прекрасно понимаю: при нынешнем времени мне вряд ли предложат такой пост».

Про «конкретных лиц»

«Тюрьма меня сделала мягче… Она не ужесточила меня даже к тем, кто меня посадил. Я не жажду, чтобы эти лица оказались на моем месте… Я лишь за то, чтобы было признано, что конкретными лицами в отношении меня нарушена законность».

Жалоба Довгия на «конкретных лиц» сейчас в Страсбурге. Говорит, не думал, что он, государственник, до этого доживет. Спрашиваю его: чувствует ли к этим «конкретным лицам» жалость? Ну хотя бы потому, что они не свободны «по-настоящему»…

«Нет. Они ведь опасны для людей. Руководствуясь какими-то своими интересами - будь то материальные, будь то карьерные, - они губят и ломают чужие жизни. Я, наверное, сильный, не сломался, а сколько людей ломается в тюрьме… Я это знаю. Лица, ТАК ломающие чужие жизни, не имеют право работать в правоохранительных органах и органах власти. Вот один из следователей, который вел дело по мне, ведет теперь дело по Развозжаеву и другим. Не вдаюсь в вопрос виновности или невиновности фигурантов «болотного дела» (я его не изучал), но у меня нет сомнений: человек, который уже совершил незаконность, запросто может нарушать законность в других делах. Так что жалости к ним нет».

Мне, кажется, понятно, что приключилось с Дмитрием Довгием после того, как он потерял свободу. И верю - в своих словах он искренен. Я не раз говорила с бывшими следователями, судьями и прокурорами, попавшими по другую сторону правосудия, - с них как будто морок спадает. Но почему только ПОСЛЕ?

За скандалом вокруг недавнего ареста первого замруководителя московского главка СК Дениса Никандрова и главы управления собственной безопасности СК Михаила Максименко сейчас следит вся страна. Эта история будет по круче любого блокбастера.

Как велись дела в последнее время в столичном главке СК, что себе позволяли следовали и в чем состоит главный «урок Никандрова» - об этом наш разговор с экс-главой ГСУ СК Дмитрием Довгием.

Никандрову и Максименко уже предъявили обвинение в получении взятки группой лиц в особо крупном размере. Сами они твердо стоят на том, что «не брали», «не участвовали». От любых показаний оба отказались, сославшись на статью 51 Конституции. Но в свое время тот же Никандров не особо-то чтил Конституцию, когда расследовал дела в отношении других. И Конституционный суд РФ это, кстати, по сути подтвердил.

Из досье «МК»: «Бывшего начальника Главного следственного управления СК Дмитрия Довгия обвинили в получении взятки в 750 тыс. долларов и превышении служебных полномочий. Дело вел Денис Никандров. Довгий получил 9 лет лишения свободы. Дело Довгия называли неоднозначным — об этом Александр Хинштейн писал в материале «Кто смел, тот и сел»

Дмитрий Павлович, позлорадствовали, когда задержали Никандрова? Ведь именно он вел уголовное дело против вас.

Нет, ни в коем случае. Я просто отметил про себя в очередной раз: божественная справедливость существует. Когда человек копает яму другому, он там рано или поздно сам и окажется.

В свое время, когда Никандров меня арестовал, он спрашивал у моих близких знакомых: «Ну и как вам это нравится?». Они мне на днях позвонили: «Вот бы теперь этот вопрос задать ему самому».

Но я никогда не был злопамятным. Если дело дойдет до суда, и он получит реальный срок, готов оказывать ему помощь.

- Интересно, какую?

Психологическую в первую очередь. Расскажу ему, как правильно вести себя за решеткой. У меня в колонии остались хорошие друзья «по обе стороны», так что помогут ему отбывать наказание в более комфортных условиях.

- А вам он за решеткой их создавал?

Напротив. Думаю, не без его «помощи» меня посадили в СИЗО в одну камеру с заключенным, обвинявшемся в убийстве 29 человек и возили в одном автозаке с грузинскими «ворами в законе». Он же, насколько мне известно, поспособствовал тому, чтобы меня отправили отбывать наказание в колонию, где сидели четверо осужденных, уголовные дела которых я вел. Слава Богу, что я смог найти со всеми общий язык.

С одним убийцей-сокамерником я до сих пор переписываюсь, с ребятами из колонии тоже поддерживаю связь (помогаю им составлять юридические документы). А вообще подобные проделки Никандрова говорят о том, насколько человек может быть мелким и мстительным.

- И все-таки вы были удивлены, когда узнали об аресте Никандрова?

Нет. Говорю же, рано или поздно это должно было случиться. Я считаю, что Никандров - не профессионал, крайне слабый следователь. Он не прошел изначально хорошей подготовки, у него не было нужного опыта. Его взяли из глубинки, из Волгограда, и командировали в Москву специально под мое уголовное дело. Для 28 летнего парня (ровно столько ему было тогда) это была большая честь.

Кстати, разве это нормально, когда дело руководителя крупного подразделения, имеющего государственный чин советника юстиции (присвоенного лично президентом) и госнаграды, поручили расследовать рядовому следователю из Волгограда?

Конечно, так быть не должно.

В тот момент все мои подчиненные отказались расследовать мое дело. Это было, во-первых, неэтично, во-вторых, у меня со всем коллективном были хорошие отношения. Да и вообще как могут работники СК расследовать уголовные дела по сути в отношении самих себя? Изначально это неправильный подход. Дело нужно было поручить военно-следственному управлению, ФСБ или другому органу. И в случае с Никандровым и Максименко поступили совершенно верно. Их дело ведет ФСБ, так что никто не обвинит следствие в предвзятости.

Про Никандрова скажу так — он расследовал мое дело так, как было указано, и получил за это «вознаграждение»: через 8 месяцев Никандрову дали полковника, еще через полгода сделали его генерал-майором. Ему тогда только исполнилось 30 и он был самым молодым генералом в СК!

- Вы считаете его непрофессионалом. В чем конкретно это проявлялось?

Он мог так составить и оформить следственные документы, что суд даже потом исключал некоторые из них, потому что они не выдерживали ну никакой критики. Никандров составлял протоколы допроса свидетелей так хитро и витиевато, что получалось: якобы они обвиняли меня. Но на суде потом эти люди говорили, что никогда не давали таких показаний.

Никандров оказался злопамятным: тех свидетелей вскоре арестовали по абсолютно надуманным, на мой взгляд, поводам.

Многим моим знакомым он угрожал, что их тоже за что-то привлечет, если они не оговорят меня. Слава богу, что они оказались достойными людьми.

- Вы не путаете подлость с непрофессионализмом?

В жизни одно вытекает из другого. К тому же вот вам яркий пример: Никандров даже не не удосужился возбудить уголовное дело против меня. Я был осужден по материалам доследственной проверки. Это грубое нарушение закона, в частности УПК.

Я обращался в Конституционный суд по этом поводу. Высшая судебная инстанция признала, что я прав.

Вообще Никандров, на мой взгляд, был незаменимым мастером, когда нужно было инициировать дело без всяких доказательств. Такую задачу он может выполнять хорошо.

Ну а как же другие громкие дела, которые ему доверили вести? В том же деле крышевания прокурорами подпольных казино он показал себя разве не как крутой профессионал?

Дело прокуроров не дошло до суда, оно развалилось. Вот показатель работы.

Но по одной из версий оно развалилось по звонку сверху, а не из-за недостатка доказательств. Кстати, как часто в вашу бытность главы ГСУ поступали такие звонки?

В деле прокуроров как ни крути — он либо не профессионал, либо нарушил закон. «По звонку» действительно можно развалить уголовное дело, но для этого требуется изъять и уничтожить материалы. Были ли у Никандрова серьезные доказательства по делу прокуроров или их изначально не удалось собрать — в любом случае это его вопрос.

По поводу «звонков» из Генпрокуратуры с указанием развалить дело - мне лично таких не поступало. У нас были очень конструктивные отношения с этим ведомством.

Было много обращений от влиятельных лиц с формулировкой «просим повнимательнее разобраться». Но обычно эти депутаты, члены правительства, Совета федерации приходили-звонили, потому что к ним, в свою очередь, обращались граждане. Я всегда обещал пересмотреть такие дела, чтобы убедиться, что все справедливо. Всякое ведь могло быть. У нас в производстве одномоментно находилось 120 уголовных дел, досконально знать каждое я не мог.

А вот указания от непосредственного руководства по поводу конкретных дел я действительно получал. И я уверен, что мое уголовное дело было в конце концов итогом того, что я отказывался выполнять те их них, которые считал незаконными.

Дмитрий Довгий

Вам почти год приходилось тесно общаться с Никандровым, пока шло разбирательство по вашему делу. Как он проводил допросы, очные ставки? Было что-то необычное?

Никандров себя во время допросов очень неуютно чувствовал. Это видно было по его поведению. Но ему приходилось быть подчеркнуто вежливым: на допросах всегда присутствовал мой адвокат, уважаемый юрист, генерал-майор юстиции.

Помню, как Никандров старательно записывал все мои показания. В отличие от Никандрова и Максименко, которые взяли 51 статью, я давал показания. Я не боялся объясняться. Почему сейчас не хотят это делать они? Не потому ли, что чувствуют свою вину? Может быть хотят для начала понять, что есть на них из доказательной базы?

- Правда, что оба отказываются даже давать образцы голоса для экспертизы?

На сколько мне известно, да. А я сразу дал. Но Никандров назначал проведение экспертизы не в Москве, а в Волгограде. Поручил ее своей знакомой. В итоге и результаты были те, которые нужны следствию.

- Уж простите, но разве и при вашем руководстве в СК такие «штуки» следователи не использовали?

Каждый следователь отвечает сам за себя. Я не использовал.

Еще из излюбленных методов — не давать заключенному свидания с близкими, пока он не согласится сотрудничать со следствием. Вот вам Никандров разрешил хоть раз увидеться с женой?

Нет, и я у него этого даже не просил, потому что знал, что откажет. Мы вообще не просили ни о каких послаблениях.

- Как к Никандрову относились тогда в вашем родном ГУС СК в период расследования дела против вас?

Он был новичком. Его все сторонились.

Вообще после моего ареста многое поменялось в ГСУ. Часть профессионалов уволились, часть вернулись в Генпрокуратуру.

- А что скажите про Максименко?

С ним никогда не работал. Его путают сейчас с другим Максименко — Владимиром, который был у нас в управлении «М». Но наш был из Москвы, этот из Санкт-Петербурга, и они точно не являются родственниками. Говорят, что арестованный Максименко охранял семью Бастрыкина, но я его лично не помню.

Ни за вас, ни за Никандрова глава Следственного комитета России Бастрыкин не заступился. Хотя в свое время каждый из вас был его протеже. Как полагаете, почему?

Сразу замечу, наши с Никандровым случаи все-таки кардинально разные. В моем - Бастрыкин не только не заступился, но, судя по всему, был инициатором привлечения меня в качестве обвиняемого (постановление об этом подписано им), он выступал также свидетелем обвинения в суде. Так случилось, что мы разошлись с руководством СК по некоторым принципиальным вопросам.

Когда мне давали указание заведомо, на мой взгляд, сомнительное и мало законное, я говорил о невозможности его выполнения. Либо просил оформить его письменно (и тогда я просто выполнил бы приказ, сняв себя ответственность). Это очень не нравилось моему начальству.

Хотя в итоге я во многом оказался прав. К примеру, дела против замминистра финансов Сергея Сторчака и генерала ФСКН Александра Бульбова развалились: в них не нашли состава преступления. А именно на этом я изначально и настаивал. Сторчак, к сведению, до сих пор работает в должности заместителя министра.

- А случай с Никандровым чем от вашего отличается?

Он был пойман не СК, а ФСБ. Если бы само СК выявило преступление, то, наверное, это было бы анонсировано в первый же день. В данном случае Бастрыкина уже поставили перед фактом (Никандров является спецсубъектом. поставление о возбуждении дела против него по закону действительно должен подписывать лично Бастрыкин или его заместитель, но кто вышел с таким ходатайством?) Полагаю, что это был шок для него. Отсюда - молчание СК, которое длилось несколько дней. И только потом забавная версия, что это было изначально чисткой рядов, инициированной самим СК.

Заступаться за Никандрова и Максименко значило бы порочить свое имя. Так что этого никто не стал делать. А знаете, в чем состоит «урок Никандрова?

Михаил Максименко. Фото: Агн «Москва»

- И в чем же?

Никандров выполнял любые пожелания, думая, что это дает ему некий иммунитет. Он посчитал, что ему теперь все разрешено, его всегда будут прикрывать, защищать.

Но руководство СК делать этого не стало и поступило мудро: вступаясь за того, кто подозревается в преступлении, сам оказываешься в неудобном положении. И урок Никандрова в том, чтобы никогда не по чьей указке не нарушать УПК, надеясь за это получить в дальнейшем привилегии. Вместо них можно получить, скорее, тюремный срок.

- Сейчас появилась версия, что Никандров мог быть замешан в деле черных риэлторов. Вы в это верите?

У меня нет никаких материалов, которые бы это подтверждали или опровергали. А быть гадалкой я не хочу. Скажу просто, что в свое время мы вели дела по бандам «черных» риэлторов, и такие ОПГ не могут существовать без поддержки участковых, нотариусов, судей. Мы, кстати, судей Дорогомиловского суда даже привлекали к уголовной ответственности.

А вообще чисто гипотетически - возможно ли создать ОПГ в недрах Следственного комитета? Скажем, собрались в одном отделе следовали, которые мечтают заработать побольше денег и разрабатывают план, как это можно сделать с учётом их должностных возможностей...

ОПГ может появится в любом месте и в любом органе. И следователи СК такие же люди, как все остальные. Но вот знаете, что меня лично больше всего потрясло в деле Никандрова? То, что они обвиняются в получении взятки от представителей криминального мира.

-Что в этом удивительного?

При мне не было никогда, чтобы высшие чины СК, да еще в службе собственной безопасности, заигрывали с «авторитетами». Это нонсенс. Даже если это была бы оперативная игра, то вести ее могли бы только рядовые оперативники, а не люди, представляющие лицо СК. Следователям нечего делать в банях, за столом (в том числе столом переговоров) с теми, кто по «ту строну». Это вверх нечистоплотности.